Кусочек сердца
Она подошла неслышно, сзади, закрыла глаза ладонями. Он вздохнул, встал с кресла, взял её руки и обернулся. Что случилось, малыш? – спросил он нежно и грустно, как всегда зная ответ. Я хочу есть – тихо сказала она, смотря ему в глаза и по-детски улыбаясь. Конечно, давай я потушу овощи, или сделаю салат. Или ты хочешь какой-нибудь суп? – сбивчиво забормотал он, все еще на что-то надеясь. Ты знаешь, чего я хочу, ласково произнесла она.

Её влюбленные глаза не мдвигались, расширенные зрачки затягивали в себя, даже ладошки вспотели от волнения. Ну хорошо, вздохнул он, и они пошли на кухню. Она села рядом, достала сигареты и тихонько закурила, не сводя с него настороженного любящего взгляда. Она даже не моргала – все смотрела и смотрела, как он повязывает передник (с Бэмби; она подарила его ему после самого первого раза, а то он закапал любимые светлые джинсы), нарочито громко гремит кастрюлями и сковородками, мокро звенит вилками и ножами в раковине. В воздухе запахло средством для мытья посуды. Она поморщилась, и он включил вытяжку. Как ты хочешь сегодня? – спросил он громко из-за шума вытяжки. Её лицо осветилось улыбкой, которую он так любил - пока её не стало вызывать только одно. Теперь он её боялся и старался не смотреть. Наверное, с картофельным пюре и грибами, медленно сказала она. Потом, подумав, добавила – ты только не обижайся. И затянулась сигаретой. Не буду, сказал он. – Но, может, все-таки не сегодня? Давай хотя бы через пару дней, а? Ведь так мало осталось…а пюре с грибами я тебе и так сделаю. Вкусное.
Она непонимающе посмотрела на него.
Да нет, ничего, вздохнул он. И стал чистить картошку.
Пока жарились грибы, он готовил соус и салат. Он мог сделать все быстрее, но старался оттянуть самое последнее, то, что ей было от него нужно. Руки делали все сами, он ни о чем не думал. Просто тщательно нарезал огурцы и помидоры, смешивал грибы с луком, помешивал пюре деревянной ложкой. Он ни разу не обернулся, но знал, что она курит и следит за каждым его движением. И болтает ногами.
Огромное фарфоровое блюдо (он всегда удивлялся, как в неё, такую худенькую и маленькую, столько влезает) постепенно заполнялось океаном желтого пюре, на котором чернели горы из грибов и салата. Я как бог из каких-нибудь чукотских мифов, хмыкнул он про себя, забывшись. Какая-нибудь Великая Утка или Морж-Отец. Ну или…И осекся, вспомнив, что ему сейчас надо будет сделать.
Наконец, он напустил на свой мирок дождь из кинзы и петрушки. Придирчиво посмотрел, нет, вроде бы все. Что ж, пора.
Он достал из ящика стола огромный зазубренный нож. Какая прелесть, захлопала она в ладоши, увидев его когда-то на витрине. ДЛЯ-О-МА-РО-В – по слогам прочитала она и улыбнулась - это мой подарок тебе на все дни рождения, которые я пропустила из-за того, что м ы не были знакомы…мой крабик. И мило хихикнула. Он впервые воспользовался им тем же вечером. Удобно – заботливо спросила она. Ещё бы, натянул он резиновую улыбку под мертвые глаза, совсем другое дело. Вот что значит техника. Она поцеловала его в губы, и они занялись любовью прямо на столе. Да…тогда они ещё трахались, с грустью вспомнил он. А теперь ей от меня нужно только одно. Ладно, неважно. Раньше начну, быстрее кончится.
Он снял майку и аккуратно сложил её на стуле. На столе уже стоял маленький тазик; он склонился над ним и приставил кончик ножа к одному из бесчисленных шрамов на груди. Резко выдохнул и с силой надавил. Сзади сдавленно ойкнули – она никак не могла привыкнуть. Тело как будто плюнуло кровью, она хлюпнула об дно тазика одним комком, за которым сразу зажурчали тугие струйки; с таким же звуком бабушка выдавливала молоко из коровы в ведро, когда он был маленьким и жил в деревне. Он улыбнулся, вспомнив вкус парного молока, и тут же почувствовал солёный едкий запах собственной крови. Его чуть не стошнило; он побледнел и зацепил зазубринами ребра. Действуя лезвием как рычагом, он расширил дыру в груди достаточно, чтобы залезть туда рукой и вытащить сердце.
То есть то, что от него осталось.
Неуклюжий бесформенный обрубок оказался совсем маленьким. Этот кусочек его души бился абсолютно бесшумно, и ему показалось, что у него на руке сидит маленькая морская свинка, испуганная, с черными глазками-бусинками, и дрожит, дрожит, дрожит…Он снова вздохнул, ощущая вспотевшей спиной жадный и любящий взгляд.
Пожалуй, тут только на два раза и осталось, думал он, взвешивая на ладони когда-то большое сердце – как обычный шмат мокрого мяса. Потом – была не была – положил его на деревянную доску, где уверенно разрезал на два куска, один чуть больше другого. Тот, что поменьше, он осторожно положил обратно в дыру между ребрами. Грудь захлопнулась как устрица, втягивая боль обратно в себя.
Она беззвучно поднялась и тронула его за плечо. Он медленно повернулся, и она нежно слизала кровь, оставшуюся на коже и ноже. Как пенки, которые я выпрашивал, когда мама делала варенье – против воли улыбнулся он, и она ответила ему любящей улыбкой, от которой он не успел отвернуться.
С каким-то злым остервенением он начал нарезать оставшийся кусок на тонкие полоски, глубоко вдавливая нож в дерево. Потом положил их на край блюда и поставил все это на стол перед ней. Ешь, а то остынет – строго сказал он. Хорошо, любимый, ответила она и изящно взяла вилку.
Он сидел напротив и смотрел, как она ест.
Вкусно? - спросил он, когда блюдо снова стало белым. Ещё бы, облизнулась она и посмотрела на него голодными глазами. Только мало – и вытерла салфеткой струйку крови из уголка рта. Солнце, но ведь почти ничего и не осталось, терпеливо проговорил он. Я знаю, жалобно протянула она. Но, может, ещё хоть кусочек? Пожалуйста…очень-очень хочется. Он вздохнул. Там на один раз и осталось, любимая. На последний, понимаешь? Ага, грустно вздохнула она. Так мало…жаль, у тебя такое вкусное сердце. Самое-самое вкусное. Ты самый лучший. Я так тебя люблю.
Я тоже тебя люблю. Можно твою сигарету?
Они с ментолом.
Да какая разница.

Он вышел на балкон и затянулся холодным ментоловым дымом. Ну вот почти и все, сказал он засыпающему Городу. Ты извини, но осталось только на раз. Ну, может, на два. И все – как мне жить без сердца? Так что я скоро уйду…ты тут не скучай без меня, ладно? И позаботься о ней, хорошо? Она же не виновата, она хочет как лучше. И я ведь её люблю…
Он затянулся ещё раз и подумал, как хорошо, что это не последняя сигарета. Я бы тогда стоял, пытался ей насладиться как-то особому, думал о чем-то грустном. Пафосно так, сентиментально. А сейчас я просто курю, потому что впереди есть ещё немного жизни, немного времени, которое можно тратить. Хотя бы на то, чтобы просто курить.
Он бросил окурок, и тот маленькой звездочкой полетел с балкона. В этот момент что-то острое ударило его под лопатку. Резкая боль парализовала его тело, он не мог пошевелиться, а острые птичьи когти сжали его сердце и выдрали наружу. Он согнулся от боли, и что-то сильно толкнуло его через стекло, вниз, к Городу, на холодную улицу. В полете он перевернулся на спину и увидел, что она держит в руке последний кусок его сердца. Она улыбнулась ему самой красивой и самой любящей из улыбок.
Он упал на промерзший асфальт и битое стекло. Дыра в спине точно накрыла недокуренный им бычок, и тот сжигал живое мясо. Все его кости были переломаны, гниющая боль пульсировала во всем теле, он не мог пошевелиться – но он был жив, пока живо было сердце. Я люблю тебя, прошептал он, глядя на единственный огонек высоко вверху – окно кухни. Доедай, и я, наконец, высплюсь, подумал он, коченея от холода. Но время шло, свет в окне погас, а он все дышал и дышал, и его волосы покрывались инеем.. Наверное, ты оставила немного на потом, любимая. Глупая…я бы и так отдал тебе все до конца, неужели ты не поняла, любимая? Просто я не хотел, чтобы у тебя заболел животик…только и всего. А ты меня опять не поняла, думал он, и корчился от холода, и сгорал от боли в переломанных костях, и шептал вверх – любимая, любимая, люблю тебя…

Последний кусочек сердца она съела на завтрак. Он умер с открытыми глазами, улыбаясь, и его улыбка немного растопила холодное февральское небо.

Отредактировано Wалькирия (2007-02-01 18:11:08)

Забыла написать "слабонервным не читать". Я серьезно. Мне стало физически плохо, когда читала про то как он сердце вынимает. А в конце началась дипрессия((

Я хочу снова родиться... Хочу кричать во все горло, хочу, чтобы ко мне было приколото внимание всех взрослых, хочу, чтобы мне придумывали имя, хочу, чтобы пели колыбельную перед сном... Хочу, чтобы моя улыбка была самым дорогим подарком для мамы, хочу, чтобы со мной возились, когда у меня начнут прорезаться зубки, хочу, чтобы за моими первыми шагами наблюдали все родственники и друзья родителей, хочу плакать, когда я это хочу, не думая о том, что мне нельзя...Я хочу вернуться в детство... Хочу играть в казаков-разбойников, хочу шлепать по лужам босыми ногами, осыпая брызгами прохожих, хочу прятать сокровища в дупле старого дуба, хочу, чтобы каждое утро на рыбалку со взрослыми, чтобы писать мелом на стене "Серёжа+Галя = Любовь", хочу сбегать с уроков, хочу лепить снеговиков и ставить их посреди дороги, хочу, чтобы мной гордились, хочу сидеть у черно-белого телевизора и смотреть "Капитана Немо"...Я хочу обратно... Хочу готовиться к вступительным экзаменам, хочу томительно ждать результата, хочу опять на первый курс, хочу засыпать на семинарах, хочу оставаться после уроков чтобы поработать на 286-м IBM'е, хочу первый экзамен, хочу зачетку с нуля, хочу искать работу, хочу опять стоять в очереди за жетоном в метро, хочу перелазить через забор и убегать от ректора, хочу влюбиться по-детски, хочу опять верить людям...Я хочу вернуться... Хочу петь серенады под окном, хочу перекрикивать соседей, хочу думать, что люди искренны в своих чувствах и поступках, хочу быть нужной, хочу любить в конце-концов...

Я больше не хочу любить. Это так больно, так мучительно больно. Страдаешь, боишься, ночей не спишь, а в итоге, либо ты жертва, либо палач. Я больше не хочу любить. Я любила, ты причинил мне боль. Нет, я от этого не умерла, я как птица Феникс сгорела и воскресла, но уже без души. И теперь я не позволю ненормальному, сумасшедшему чувству заглушить мой и без того не великий разум. Я не позволю своему сердцу повелевать мной и самим собой не позволю делать ошибки. Если любовь это прыжок, то я не стану прыгать. Если любовь это полет, то мне он уже не грозит. Я то уцелела, но крылья мои поломаны, а вместе с ними сломалось желание тянуться к небу. Уж лучше ходить по земле и падать низко, и соломинку постелить успеешь. Отныне я буду чувствовать земное притяжение, холод, жару, голод и потребность жить для себя и во имя себя. Любить это дарить, а у меня уже ни чего не осталось. Я разделила себя на осколки и большие части, которые ушли безвозвратно, оставив только боль разочарований и страшную пустоту в груди. Я больше не хочу любить и не стану. Я уже не романтик, я скептик и циник. Я, бывшая ранимая душа. Теперь нечего ранить. Влюблялась я часто, но любить умела самоотверженно, пылко, растворяясь и горя. Влюблялась я часто, но любила два раза. А части меня отделились по разным сторонам чужих квартир и городов. Осталась только я.
Я НЕ ХОЧУ ЛЮБИТЬ, МНЕ ЭТОГО НЕ НАДО!!!!!!

Еще живут девченочьи мечты,
Упрятавшись за толстый слой одежды.
Ты вдруг решишь мне принести цветы..
Их вознеси на холм моей надежды.

Прозрачная стена становится теплей,
А я теряю чувство быстроты.
Уже не виден след твоих огней,
Ты знаешь, нужно ждать до темноты.

Ты видел сон? О Чем? я не пойму..
Ты далеко и глаз не виден блеск.
Я доверять могу лишь одному,
Тому которого уже почти что нет.

Я не люблю свинец, предпочитаю сталь,
А ножны я найду ей по размеру,
Рассказ о истине по имени печаль
Закончится банально и немного нервно.

Не будет крови, обещаю,
Не будет драмы, как в кино.
Ведь я своё лишь отнимаю,
Чтоб ты оставил при себе своё..

Вадь, мне очень первое понравилось. Ты бы мог и про мое новое написать...